Маэстро уверен: главное — это правильно настроиться. Фото: Михаил Джапаридзе/ ТАСС
Откровенный монолог маэстро о музыке, которую он боготворит, и хитах, которых он боится.
Серенады петь не хочу
Как удивительно сотворен человек: у него из памяти стирается очень многое. Вернее, не стирается, а наслаивается другими деталями, часто не всегда первостепенной значимости. Но в этих файлах памяти Бог наиболее крепко хранит только детство.
Помню, я маме рассказывал какие-то мгновения, а она говорит: «Боже, ну надо же, тебе даже двух лет не было!..»
Иногда думаю, а что бы я попросил у Бога? Единственно, осмелился бы у него попросить вернуться в детство. Хоть на миг, но вернуться!..Теодор Курентзис открыл в Москве цикл к юбилею Бетховена
Понимаете, хочется оставаться в душе ребенком, сохранить в себе хотя бы часть детскости. Но это практически невозможно. Сохранение детскости иногда удается только избранным, которые из-за этого для остальных кажутся чудаками. Жизнь — это движение, как только остановился — все, жизнь замерла!..
Самое главное — интерес к самой жизни. Стоит этому интересу угаснуть — и тебе не хочется никого и ничего, жизнь из тебя уходит.
На каждом этапе есть свои прелести. Есть они и когда тебе уже за восемьдесят! Я вам со всей ответственностью заявляю.
Я не ощущаю возраст — если мы с вами говорим о жизни, а не о ее прихотях. Серенады под окнами уже петь не могу. Вернее, не хочу…
Для меня жизнь всегда в меньшей степени была физиологичной, в ней преобладало и преобладает духовное. Духовное начало держит и мою «физику». Оно первично! Будь наоборот, я бы никогда не смог писать музыку.
Музыка не кормит
В детстве я никогда не дрался, мне это было неинтересно. Мы играли в войнушки, в которых никто не хотел быть немцем.
Лучшей обувью моего детства были постолы, так в Молдавии называют обувь, сшитую из телячьей кожи, вовнутрь которой для мягкости стелили соломку. Их мягкость я помню до сих пор. Не потому, что они были мягкими, просто я был ребенком.
А жизнь была страшная и горькая, мама моя осталась вдовой в двадцать девять лет. Архивы проливают свет на роль Варшавы в развязывании Второй мировой войны
Мой отец, когда уходил на войну, чувствовал, что не вернется оттуда. Я его запомнил красивым и сильным, верхом на вороном коне, он был бригадиром в колхозе. Он на этом коне повез меня в школу, когда мне было шесть лет. Шик! Помню, как детвора смотрела на меня с завистью. А для меня это был миг счастья…
В четырнадцать лет я уехал из своего села в Кишинев учиться музыке. Вот только тогда я впервые в жизни попробовал настоящий хлеб, без лебеды и прочего подмеса. Как же мама за меня переживала! Говорила, ты будешь играть на свадьбах, проживешь всю жизнь нищим.
Я как музыкант начинал играть на свадьбе, играл на мандолине, которую сделал из решета. За ту игру меня сытно покормили.
Музыканты всегда жили и живут трудно, единицам в столичных городах удается хорошо жить. В провинции почти все считают каждую сотню рублей. И нет здесь ничего нового. Все классики кормились отнюдь не музыкой. Глинка был помещиком, Римский-Корсаков — моряком.
Знаете, я счастлив, что мама успела побывать на моем концерте в Кремлевском Дворце съездов и в Большом театре посмотрела мой балет. Тихо плакала и ничего мне не говорила. По глазам видел, что она радовалась, но никогда не хвалила и не хвасталась, что у нее сын композитор и музыкант.
Пружинистый код
Меня всю жизнь поражает один момент, я могу сесть и сделать то, что я хочу. Написать музыку к черту с рогами и с хвостом. Мне все равно, написать в украинском, в русском, в китайском или в латиноамериканском стиле. Я все это испробовал, и все это звучит, и звучит нормально.
Главное, нужно привести в пружинистое состояние самого себя абсолютно во всем. Работа идет очень легко, когда находишь начальный код, от которого отталкиваешься.
А вот как найти этот код — я до сих пор понять не могу.Екатерина Семенчук: Необходимо быть максимально открытым
Шедевр с листочка
Сегодня часты скандалы, в музыке случается много плагиата. Копируют, подражают, воруют, жульничают. Для меня это непостижимо. Я никогда даже не пытался обезьянничать, у меня достаточно своего.
Вальс из кинофильма «Мой ласковый и нежный зверь» я написал вот как. Его заказал мне режиссер картины Эмиль Лотяну. Я пообещал и… забыл.
Открывается дверь моего номера, входит злой Лотяну и громко так: «Вальс!..» — «Какой вальс?» — спрашиваю. И начинаю что-то наигрывать на пианино. Он злится, а я думаю: вот сейчас получу от него… Спас меня валявшийся на полу мятый листочек, на котором я начинал писать вальс. Поднял, ноты, написанные на нем, оказались тем самым кодом, от которого я оттолкнулся… И все получилось за несколько часов.
На всю жизнь запомнил, когда я пришел на репетицию, а оркестр играет вальс, не останавливаясь. Доиграли до конца и стали бить смычками по пюпитрам. Я сначала подумал, что они надо мною смеются. А музыканты таким образом выражали свой восторг.
Гений Антона Чехова позволил прославиться режиссеру Эмилю Лотяну и композитору Евгению Доге. Фото: Фотохроника ТАСС
Вот так все и получилось! У меня семьдесят пять вальсов, не меньше. Но народ полюбил особенно именно этот. Помню, как-то в Париже гид мне c гордостью говорит, что вальс из кинофильма «Мой ласковый и нежный зверь» написал французский композитор, которого он лично знает. Я заулыбался и промолчал. Зачем спорить? Такой фольклор — показатель успеха.
Боюсь слова «хит»
Убежден, что господин случай — это и есть воля Бога. Когда я поступил в Кишиневское музыкальное училище, у меня был учитель по фамилии Фурман. Он меня не научил даже толком водить смычком. На мое счастье в училище появился Пабло Джованни Бочини, итальянец. Откуда он взялся в Кишиневе — я не знаю до сих пор. Мы его называли Павел Иванович, он легко отзывался. Именно он научил меня любить и понимать музыку, он что-то увидел во мне и вцепился в меня: каждый день занимался со мной по шесть часов. Я окончил училище концертом Сен-Санса, который играют виртуозы. Все случилось благодаря этому потрясающему учителю.
Я тоже пытаюсь очень элегантно обращаться с молодыми музыкантами, которые только начинают свою карьеру. Я помню молодой и начинающей Аллу Пугачеву, она была невероятно трудолюбива, она приходила за полчаса перед записью песни в студии. Под дверями сидела и продумывала каждый миг песни.
Еще я боюсь слова «хит». Хит — это бабочка-однодневка. Серьезная песня и настоящая музыка живут веками.
Вот Иосиф Кобзон — он сам стал хитом, а не песни, спетые им. Справка «РГ»
Классы классика
Евгений Дога, композитор, педагог, общественный деятель, народный артист СССР. Родился 1 марта 1937 года в Молдавии. Окончил Кишиневскую консерваторию по классам виолончели, композиции, теории музыки и симфонического дирижирования. Автор более 260 песен и романсов, трех балетов, более ста инструментальных и хоровых сочинений, музыки к спектаклям, радиопостановкам, к двумстам фильмам.