Целая эпоха в дирижерском искусстве связана с именем этого музыканта. Почти семьдесят лет стоял он за пультом, являя миру непревзойденные образцы интерпретации произведений всех времен и народов. Фигура Тосканини стала символом преданности искусству, он был подлинным рыцарем музыки, не знавшим компромиссов в своем стремлении достигнуть идеала.
О Тосканини написано немало страниц и писателями, и музыкантами, и критиками, и журналистами. И все они, определяя основную черту в творческом облике великого дирижера, говорят о его бесконечном стремлении к совершенству. Никогда он не бывал удовлетворен ни собой, ни оркестром. Концертные и театральные залы буквально содрогались от восторженных оваций, в рецензиях его награждали самыми превосходными эпитетами, но для маэстро взыскательным судьей была только его музыкантская совесть, которая не знала успокоенности.
«…В его лице, — пишет Стефан Цвейг,— служит внутренней правде произведения искусства один из правдивейших людей нашего времени, служит с такой фанатической преданностью, с такой неумолимой строгостью и одновременно смирением, какое мы вряд ли найдем сегодня в любой другой области творчества. Без гордости, без высокомерия, без своеволия служит он высшей воле любимого им мастера, служит всеми средствами земного служения: посреднической силой жреца, благочестием верующего, требовательной строгостью учителя и неустанным рвением вечного ученика… В искусстве — таково его нравственное величие, таков его человеческий долг — он признает только совершенное и ничто, кроме совершенного. Все остальное — вполне приемлемое, почти законченное и приблизительное, — не существует для этого упрямого художника, а если и существует, то как нечто глубоко ему враждебное».
Свое дирижерское призвание Тосканини определил сравнительно рано. Он родился в Парме. Отец его участвовал в национально-освободительной борьбе итальянского народа под знаменами Гарибальди. Музыкальные способности Артуро привели его в Пармскую консерваторию, где он учился по классу виолончели. А через год после окончания консерватории состоялся дебют. 25 июня 1886 года он дирижировал оперой «Аида» в Рио-де-Жанейро. Триумфальный успех привлек к имени Тосканини внимание музыкантов и музыкальных деятелей. Вернувшись на родину, молодой дирижер некоторое время работает в Турине, а в конце века возглавляет миланский театр «Ла Скала». Постановки, осуществленные Тосканини в этом оперном центре Европы, приносят ему мировую славу.
В истории нью-йоркского театра «Метрополитен-опера» поистине «золотым» был период с 1908 по 1915 год. Тогда здесь работал Тосканини. Впоследствии дирижер не особенно похвально отзывался об этом театре. С присущей ему экспансивностью он говорил музыкальному критику С. Хоцинову: «Это свиной хлев, а не опера. Им нужно бы сжечь его. Это был плохой театр даже сорок лет тому назад. Меня много раз приглашали в «Метрополитен», но я всегда говорил «нет». Карузо, Скотти приезжали в Милан и говорили мне: «Нет, маэстро, «Метрополитен» — это театр не для вас. Он хорош для того, чтобы наживать деньги, но он не серьезный». И продолжал, отвечая на вопрос, почему он все-таки выступал в «Метрополитен»: «Ах! Я пришел в этот театр потому, что однажды мне сказали, что туда согласился приехать Густав Малер, и я подумал про себя: если такой хороший музыкант, как Малер, соглашается туда приехать, «Метрополитен» не может быть уж слишком плохим». Одной из лучших работ Тосканини на сцене нью-йоркского театра была постановка «Бориса Годунова» Мусоргского.
…Снова Италия. Снова театр «Ла Скала», выступления в симфонических концертах. Но к власти пришли молодчики Муссолини. Дирижер открыто проявлял свою неприязнь к фашистскому режиму. «Дуче» он называл свиньей и убийцей. В одном из концертов он отказался исполнить фашистский гимн, а позднее в знак протеста против расовой дискриминации не участвовал в байрёйтскйх и зальцбургских музыкальных торжествах. А прежние выступления Тосканини в Байрёйте и Зальцбурге были украшением этих фестивалей. Только боязнь мирового общественного мнения помешала итальянскому диктатору применить по отношению к выдающемуся музыканту репрессии.
Жизнь в фашистской Италии становится нестерпимой для Тосканини. На долгие годы покидает он родные края. Переехав в Соединенные Штаты, итальянский дирижер в 1937 году становится во главе вновь созданного симфонического оркестра «Национальной радиовещательной корпорации» — «Эн-би-си». В Европу и Южную Америку он выезжает лишь на гастроли.
Нельзя сказать, в какой области дирижирования талант Тосканини проявился более ярко. Его поистине волшебная палочка рождала шедевры и на оперной сцене, и на концертной эстраде. Оперы Моцарта, Россини, Верди, Вагнера, Мусоргского, Р. Штрауса, симфонии Бетховена, Брамса, Чайковского, Малера, оратории Баха, Генделя, Мендельсона, оркестровые пьесы Дебюсси, Равеля, Дюка — каждое новое прочтение было открытием. Репертуарные симпатии Тосканини не знали ограничений. Его особенной любовью пользовались оперы Верди. В свои программы вместе с классическими произведениями он часто включал и современную музыку. Так, в 1942 году руководимый им оркестр стал первым исполнителем в Соединенных Штатах Седьмой симфонии Шостаковича.
Способность Тосканини охватывать новые произведения была уникальной. Его память вызывала удивление многих музыкантов. Бузони как-то заметил: «…Тосканини обладает феноменальной памятью, пример которой трудно найти во всей музыкальной истории… Он только что ознакомился с труднейшей партитурой Дюка — «Ариана и Синяя борода» и на следующее утро назначает первую репетицию наизусть!..»
Своей главной и единственной задачей Тосканини считал верно и глубоко воплотить то, что написано автором в нотах. Один из солистов оркестра «Национальной радиовещательной корпорации», С. Антек, вспоминает: «Однажды на репетиции какой-то симфонии я в перерыве спросил Тосканини, как он «сделал» ее исполнение. «Очень просто, — ответил маэстро. — Исполнял так, как она написана. Это, конечно, нелегко, но другого пути нет. Пусть невежды-дирижеры, уверенные, что они превыше самого господа бога, делают, что им вздумается. Надо иметь мужество играть, как написано». Запомнилось мне еще одно замечание Тосканини после генеральной репетиции Седьмой («Ленинградской») симфонии Шостаковича… «Она так написана,— сказал он устало, опускаясь по ступенькам эстрады. — Теперь пусть другие начинают свои «интерпретации». Исполнять произведения, «как они написаны», исполнять «точно» — вот его музыкальное кредо».
Каждая репетиция Тосканини — это подвижнический труд. Он не знал никакой жалости ни к себе, ни к оркестрантам. Так было всегда: и в молодости, и в зрелые годы, и в старости. Тосканини негодует, кричит, умоляет, рвет на себе рубаху, ломает палочку, заставляет музыкантов вновь повторять одну и ту же фразу. Никаких уступок — музыка священна! Этот внутренний импульс дирижера незримыми путями передавался каждому исполнителю — великий артист умел «настраивать» души музыкантов. И в этом единении людей, преданных искусству, рождалось совершенное исполнение, о котором всю жизнь мечтал Тосканини.
ЕЩЕ РАЗ ИСТОЧНИК