Евгений Леонов. Письмо к сыну.Ленинград. 3.Х.74
«Андрюша, ты люби меня, как я люблю тебя. Ты знаешь, это какое богатство – любовь. Правда, некоторые считают, что моя любовь какая-то не такая и от нее, мол, один вред. А может, на самом деле моя любовь помешала тебе быть примерным школьником? Ведь я ни разу так и не выпорол тебя за все девять школьных лет.
Помнишь, ты строил рожи у доски, класс хохотал, а учительница потом долго мне выговаривала. Вид у меня был трижды виноватого, точно я стою в углу, а она меня отчитывает как мальчишку. Я уже готов на любые унижения, а ей все мало: «Ведь урок сорван… – ведь мы не занимаемся полноценно сорок пять минут.. – ведь сам ничего не знает и другим учиться не дает… – ведь придется вам его из школы забрать… – ведь слова на него не действуют…»
Пропотели рубашка, пиджак и мокасины, а она все не унималась. «Ну, думаю, дам сегодня затрещину, всё!» С этими мыслями пересекаю школьный двор и выхожу на Комсомольский проспект. От волнения не могу сесть ни в такси, ни в троллейбус, так и иду пешком… Женщина тащит тяжелую сумку, ребенок плачет, увидев меня, улыбается, спиной слышу, мать говорит: «Вот и Винни-Пух над тобой смеется…» Незнакомый человек здоровается со мной… Осенний ветерок обдувает меня. Подхожу к дому с чувством, что принял на себя удар, и ладно. Вхожу в дом, окончательно забыв про затрещину, а увидев тебя, спрашиваю: «Что за рожи ты там строил, что всем понравилось, покажи-ка». И мы хохочем.
И так до следующего вызова. Мать не идет в школу. А я лежу и думаю: хоть бы ночью вызвали на съемку в другой город или с репетиции не отпустили бы… Но Ванда утром плачет, и я отменяю вылет, отпрашиваюсь с репетиции, я бегу в школу занять свою позицию в углу.
Какие только мелочи достойны наших переживаний…
Я оттого и пишу эти письма, чтобы исправить что-то неправильное, и выгляжу, наверное, смешным и нелепым, как некоторые мои персонажи. Но ведь это я! В сущности, дружочек, ничего нет проще живой тревоги отцовского сердца.
Когда я один, вне дома, тоскуя, вспоминаю каждое твое слово и каждый вопрос, мне хочется бесконечно с тобой разговаривать, кажется, и жизни не хватит обо всем поговорить. Но знаешь, что самое главное, я это понял после смерти своей мамы, нашей бабушки. Эх, Андрюша, есть ли в твоей жизни человек, перед которым ты не боишься быть маленьким, глупым, безоружным, во всей наготе своего откровения? Этот человек и есть твоя защита.
А я уже скоро буду дома.
Отец.»
Выдержки из писем Фицджеральда дочери Скотти
«Боюсь только, что в следующий раз тебя ударит побольнее. Ну ничего, выдержишь, зато научишься устраивать свои дела с толком.(…) Когда– нибудь ты с треском провалишься, (это неизбежно; я хотел бы смягчить твою боль, но все равно будет больно, потому что учит только опыт), и это не так страшно, как твое нежелание понять, что ты малая частица всей человеческой семьи, а пока ты во всем легкомысленна, и только».
«…Я не выношу женщин, воспитанных для бездеятельности. Одно из самых больших моих желаний в жизни – оградить от этого тебя: ведь такие люди разрушают и свою жизнь, и жизнь других. (…) Я решил, что с меня довольно исправлять других, так что, если ты из числа таких людей, я не стану пытаться ничего изменить.»; там же:
«Пока я не чувствую, что ты «к чему – то идешь», мне тяжело с тобой, потому что невыносимо видеть, как глупо и пошло ты тратишь время.»
««Дорогая Скотти, те моменты, когда тебя душит отчаяние, когда тебе кажется, что у тебя ничего не получается и что невозможно ничего сделать, вот знай, дорогая Скотти: только в такие моменты ты по-настоящему идёшь вперёд.»
Письмо внуку от Умберто Эко
«Мой дорогой внук, я не хотел бы, чтобы это рождественское письмо звучало слишком назидательно, в духе Де Амичиса, и проповедовало бы любовь к нашим ближним, родине, человечеству и тому подобным вещам. Ты не стал бы к этому прислушиваться (ты уже взрослый, а я слишком стар), так как система ценностей настолько изменилась, что мои рекомендации могут оказаться неуместными.
Итак, я хочу дать только один совет, который может пригодиться тебе на практике сейчас, когда ты пользуешься своим планшетом. Я не стану давать тебе совет не заниматься этим из страха показаться глупым стариком. Я ведь и сам им пользуюсь. В крайнем случае могу посоветовать тебе не задерживать внимание на сотнях порнографических сайтов, демонстрирующих сексуальные игры между людьми, между человеком и животными. Не верь, что сексуальные отношения сводятся к этим довольно монотонным действиям. Эти сцены задуманы, чтобы удержать тебя дома и чтобы ты не мог пойти и познакомиться с реальными девушками. Предполагаю, что ты гетеросексуален, в противном случае прими мои рекомендации в приложении к твоей ситуации, но смотри на девочек в школе или на игровых площадках, потому что они лучше телевизионных персонажей и когда-нибудь подарят тебе большую радость, чем девушки online. Верь мне, потому что у меня больше опыта (если бы я только наблюдал за сексуальными играми по компьютеру, твой отец никогда бы не родился, да и тебя бы не было).
Но я не об этом хотел с тобой говорить, а о болезни, которая поразила твое и предыдущее поколение, которое уже учится в университетах. Я говорю о потере памяти.
Это правда, что если ты захочешь узнать, кто такой Карл Великий или где находится Куала-Лумпур, то ты сможешь нажать на кнопку и тотчас узнать все из интернета. Делай это, когда тебе нужно, но, получив справку, старайся запомнить ее содержание, чтобы не искать вторично, когда эти знания тебе понадобятся в школе, например. Плохо то, что понимание того, что компьютер может в любой момент ответить на твой вопрос, отбивает у тебя желание запоминать информацию. Этому явлению можно привести следующее сравнение: узнав, что с одной улицы до другой можно добраться на автобусе или метро, что очень удобно в случае спешки, человек решает, что у него больше нет необходимости ходить пешком. Но если ты перестанешь ходить, то превратишься в человека, вынужденного передвигаться в инвалидной коляске. О, я знаю, что ты занимаешься спортом и умеешь управлять своим телом, но вернемся к твоему мозгу.
Память подобна мускулам твоих ног. Если ты ее перестанешь упражнять, то она станет дряблой, и ты превратишься в идиота. Кроме того, все мы в старости рискуем заболеть болезнью Альцгеймера, и один из способов избежать этой неприятности заключается в постоянном упражнении нашей памяти.
Вот в чем заключается мой рецепт. Каждое утро выучивай какое-нибудь короткое стихотворение, как заставляли нас делать в детстве. Можно устраивать соревнование с друзьями на лучшую память. Если тебе не нравится поэзия, то ты можешь запоминать состав футбольных команд, но ты должен знать игроков не только команды Римского клуба, нo и игроков других команд, а также их прежние составы (представь, что я помню имена игроков Туринского клуба, бывших на борту самолета, потерпевшего крушение на холме Суперга: Бачигалупо, Балларин, Марозо и так далее). Состязайтесь в том, кто лучше помнит содержание прочитанных книг: помнят ли твои друзья имена слуг трех мушкетеров и д’Артаньяна (Гримо, Базен, Мушкетон и Планше)… А если ты не хочешь читать «Трех мушкетеров» (хотя ты не знаешь, что при этом теряешь), то проделай подобную игру с той книжкой, которую ты прочел.
Это кажется игрой, да это и есть игра, но ты увидишь, как твоя голова наполнится персонажами, историями и самым разными воспоминаниями. Ты спросишь, почему когда-то компьютер называли электронным мозгом. Это потому, что он был задуман по модели твоего (нашего) мозга, но у человеческого мозга больше связей, чем у компьютера. Мозг — это такой компьютер, который всегда с тобой, его возможности расширяются в результате упражнений, твой же настольный компьютер после продолжительного использования теряет скорость и через несколько лет требует замены. А твой мозг может прослужить тебе до 90 лет, и в 90 лет, если ты будешь его упражнять, ты будешь помнить больше, чем помнишь сейчас. Он к тому же бесплатный.
Потом есть еще историческая память, которая не связана с фактами твоей жизни или с тем, что ты прочитал. Она хранит те события, которые случились до твоего рождения.
Сегодня, если ты отправляешься в кинотеатр, ты должен прийти к началу фильма. Когда фильм начинается, то тебя как бы все время ведут за руку, объясняя, что происходит. В мои времена можно было войти в кинотеатр в любой момент, даже в середине фильма. Множество событий случалось до твоего прихода, и приходилось домысливать то, что происходило ранее. Когда фильм начинался сначала, можно было увидеть, правильна ли твоя реконструкция. Если фильм нравился, то можно было остаться и посмотреть его еще раз. Жизнь напоминает просмотр фильма в мои времена. Мы рождаемся в момент, когда уже, за сотни тысяч лет, произошло множество событий, и важно понять, что же случилось до нашего рождения. Это нужно для того, чтобы лучше понять, почему сегодня происходит столько новых событий.
Сегодня школе (помимо твоего собственного круга чтения) следовало бы научить тебя запоминать то, что случилось до твоего рождения, но ей это плохо удается. Различные опросы показывают, что сегодняшняя молодежь, даже и университетская, рожденная в 1990 году, не знает, а, может быть, не хочет знать о том, что происходило в 1980 году, уже не говоря о том, что было 50 лет тому назад. Статистика говорит, что когда молодых людей спрашивают, кто такой Альдо Моро, то они отвечают, что он возглавлял «Красные бригады», а ведь он был убит членами этой подпольной леворадикальной организации.
Деятельность «Красных бригад» для многих остается тайной, а ведь они присутствовали на политической сцене всего лишь 30 лет тому назад. Я родился в 1932 году, через 10 лет после прихода фашистов к власти, но я знал, кто был премьер-министром во времена марша на Рим. Может быть, в фашистской школе мне рассказали о нем, чтобы объяснить, каким глупым и плохим был этот министр («трусливый Факта»), смещенный фашистами. Пусть так, но я знал об этом. Но оставим в стороне школу. Сегодняшняя молодежь не знает артисток кино двадцатилетней давности, а я знал, кто такая Франческа Бертини, снимавшаяся в немом кино за 20 лет до моего рождения. Может быть, так было, потому что я листал старые журналы, сваленные в кладовке нашего дома. Я и тебе предлагаю перелистывать старые журналы, потому что это помогает понять то, что происходило до твоего рождения.
Но почему так важно знать о событиях далекого прошлого? Потому что часто подобные знания помогают понять ход сегодняшних событий и в любом случае, как знание состава футбольных команд, помогают обогатить нашу память.
Учти, что ты можешь тренировать свою память не только с помощью книг и журналов, но и с помощью интернета. Он пригоден не только для того, чтобы болтать с твоими друзьями, но и для изучения мировой истории. Кто такие хетты и камизары? Как назывались три корабля Колумба? Когда вымерли динозавры? Был ли штурвал на Ноевом ковчеге? Как назывался предок быка? Сто лет тому назад водилось больше тигров, чем сейчас? Что ты знаешь об империи Мали? Кто рассказал о ней? Кто был вторым папой в истории? Когда был создан Микки Маус?
Я мог бы продолжать задавать вопросы до бесконечности, и они стали бы прекрасными темами для исследования. Все это надо помнить. Наступит день, и ты состаришься, но ты будешь чувствовать, что прожил тысячу жизней, как если бы ты участвовал в битве при Ватерлоо, присутствовал при убийстве Юлия Цезаря, побывал в том месте, где Бертольд Шварц, смешивая в ступке различные вещества в попытке получить золото, случайно изобрел порох и взлетел на воздух (и так ему и надо!). А другие твои друзья, не стремящиеся обогатить свою память, проживут только одну собственную жизнь, монотонную и лишенную больших эмоций.
Итак, обогащай свою память и завтра выучи на память «La Vispa Teresa».
Письмо Джона Стейнбека сыну
10 ноября 1958 года
«Дорогой Том, мы получили твое письмо сегодня утром. Я отвечу, что по этому поводу думаю я, а Элейн (мама — прим. ред), конечно же, напишет тебе свою точку зрения.
Во-первых, если ты влюбился, это хорошо, это самое лучшее, что может случиться с каждым. Не позволяй никому сделать это чувство мелким или незначимым.
Во-вторых, есть несколько видов любви. Один из них — эгоистичное, жестокое, алчное чувство, которое использует любовь, чтобы подчеркнуть собственную важность. Это уродливый и ущербный вид любви. Другой вид помогает открыть в тебе все самое хорошее — доброту, внимание, уважение — уважение не в плане манер и поведения, а уважение куда более значимое, признание другого человека уникальным и ценным. Первый вид любви может сделать тебя больным, мелким и слабым, а второй может высвободить в тебе силу, мужество, доброту и даже мудрость, о существовании которой внутри тебя ты даже не знал.
Ты говоришь, что это не щенячья любовь. Если твои чувства так глубоки, конечно, это не щенячья любовь.
Но я не думаю, что ты спрашиваешь меня о том, что ты чувствуешь. Ты и сам знаешь это лучше, чем кто-либо другой. Ты хотел, чтобы я помог тебе понять, что же с этим делать, и вот что я могу тебе сказать.
Ощущать блаженство, радость и благодарность.
Объект твоей любви — самый лучший и самый красивый. Постарайся быть достойным его.
Если любишь кого-то — нет ничего страшного в том, чтобы сказать об этом. Но только ты должен помнить, что некоторые люди очень стеснительны, и иногда нужно с этим считаться.
Девушки знают или чувствуют то, что ты испытываешь к ним, но обычно они хотят услышать это от тебя.
Случается, что твои чувства оказываются безответными по той или иной причине, но это не делает их менее ценными и хорошими.
И наконец, я понимаю, что ты чувствуешь, потому что тоже люблю, и я рад, что ты любишь.
Мы будем рады встретиться со Сьюзен, мы с удовольствием примем ее. Элейн обо всем позаботится, это ее вотчина. Она тоже знает многое о любви и, может быть, она поможет тебе лучше, чем я.
И не беспокойся о потерях. Если это правильно, это происходит. Главное, не спешить. Ничто хорошее не исчезает.
С любовью,
Па
Письмо Чарли Чаплина дочери
«Девочка моя!
Сейчас ночь. Рождественская ночь. Все вооруженные воины моей маленькой крепости уснули. Спят твой брат, твоя сестра. Даже твоя мать уже спит. Я чуть не разбудил уснувших птенцов, добираясь до этой полуосвещенной комнаты. Как далеко ты от меня! Но пусть я ослепну, если твой образ не стоит всегда перед моими глазами. Твой портрет — здесь на столе, и здесь, возле моего сердца. А где ты? Там, в сказочном Париже, танцуешь на величественной театральной сцене на Елисейских полях. Я хорошо знаю это, и все же мне кажется, что в ночной тишине я слышу твои шаги, вижу твои глаза, которые блестят, словно звезды на зимнем небе.
Я слышу, что ты исполняешь в этом праздничном и светлом спектакле роль персидской красавицы, плененной татарским ханом. Будь красавицей и танцуй! Будь звездой и сияй! Но если восторги и благодарность публики тебя опьянят, если аромат преподнесенных цветов закружит тебе голову, то сядь в уголочек и прочитай мое письмо, прислушайся к голосу своего сердца. Я твой отец, Джеральдина! Я Чарли, Чарли Чаплин! Знаешь ли ты, сколько ночей я просиживал у твоей кроватки, когда ты была совсем малышкой, рассказывая тебе сказки о спящей красавице, о недремлющем драконе? А когда сон смежал мои старческие глаза, я насмехался над ним и говорил: «Уходи! Мой сон — это мечты моей дочки!»
Я видел твои мечты, Джеральдина, видел твое будущее, твой сегодняшний день. Я видел девушку, танцующую на сцене, фею, скользящую по небу. Слышал, как публике говорили: «Видите эту девушку? Она дочь старого шута. Помните, его звали Чарли?» Да, я Чарли! Я старый шут! Сегодня твой черед. Танцуй! Я танцевал в широких рваных штанах, а ты танцуешь в шелковом наряде принцессы. Эти танцы и гром аплодисментов порой будут возносить тебя на небеса. Лети! Лети туда! Но спускайся и на землю! Ты должна видеть жизнь людей, жизнь тех уличных танцовщиков, которые пляшут, дрожа от холода и голода.
Я был таким, как они, Джеральдина. В те ночи, в те волшебные ночи, когда ты засыпала, убаюканная моими сказками, я бодрствовал.
Я смотрел на твое личико, слушал удары твоего сердечка и спрашивал себя: «Чарли, неужели этот котенок когда-нибудь узнает тебя?» Ты не знаешь меня, Джеральдина. Множество сказок рассказывал я тебе в те далекие ночи, но свою сказку — никогда. А она тоже интересна. Это сказка про голодного шута, который пел и танцевал в бедных кварталах Лондона, а потом собирал милостыню. Вот она, моя сказка! Я познал, что такое голод, что такое не иметь крыши над головой. Больше того, я испытал унизительную боль скитальца-шута, в груди которого бушевал целый океан гордости, и эту гордость больно ранили бросаемые монеты. И все же я жив, так что оставим это.
Лучше поговорим о тебе. После твоего имени — Джеральдина — следует моя фамилия — Чаплин. С этой фамилией более сорока лет я смешил людей на земле. Но плакал я больше, нежели они смеялись. Джеральдина, в мире, в котором ты живешь, существуют не одни только танцы и музыка! В полночь, когда ты выходишь из огромного зала, ты можешь забыть богатых поклонников, но не забывай спросить у шофера такси, который повезет тебя домой, о его жене. И если она беременна, если у них нет денег на пеленки для будущего ребенка, положи деньги ему в карман. Я распорядился, чтобы в банке оплачивали эти твои расходы. Но всем другим плати строго по счету. Время от времени езди в метро или на автобусе, ходи пешком и осматривай город.
Приглядывайся к людям! Смотри на вдов и сирот! И хотя бы один раз в день говори себе: «Я такая же, как они». Да, ты одна из них, девочка! Более того. Искусство, прежде чем дать человеку крылья, чтобы он мог взлететь ввысь, обычно ломает ему ноги. И если наступит день, когда ты почувствуешь себя выше публики, сразу же бросай сцену. На первом же такси поезжай в окрестности Парижа. Я знаю их очень хорошо! Там ты увидишь много танцовщиц вроде тебя, даже красивее, грациознее, с большей гордостью. Ослепительного света прожекторов твоего театра там не будет и в помине. Прожектор для них — Луна.
Вглядись хорошенько, вглядись! Не танцуют ли они лучше тебя? Признайся, моя девочка! Всегда найдется такой, кто танцует лучше тебя, кто играет лучше тебя! И помни: в семье Чарли не было такого грубияна, который обругал бы извозчика или надсмеялся над нищим, сидящим на берегу Сены. Я умру, но ты будешь жить. Я хочу, чтобы ты никогда не знала бедности. С этим письмом посылаю тебе чековую книжку, чтобы ты могла тратить сколько пожелаешь. Но когда истратишь два франка, не забудь напомнить себе, что третья монета — не твоя. Она должна принадлежать незнакомому человеку, который в ней нуждается. А такого ты легко сможешь найти. Стоит только захотеть увидеть этих незнакомых бедняков, и ты встретишь их повсюду. Я говорю с тобой о деньгах, ибо познал их дьявольскую силу. Я немало провел времени в цирке. И всегда очень волновался за канатоходцев.
Но должен сказать тебе, что люди чаще падают на твердой земле, чем канатоходцы с ненадежного каната. Может быть, в один из званых вечеров тебя ослепит блеск какого-нибудь бриллианта. В этот же момент он станет для тебя опасным канатом, и падение для тебя неминуемо. Может быть, в один прекрасный день тебя пленит прекрасное лицо какого-нибудь принца. В этот же день ты станешь неопытным канатоходцем, а неопытные падают всегда. Не продавай своего сердца за золото и драгоценности. Знай, что самый огромный бриллиант — это солнце. К счастью, оно сверкает для всех. А когда придет время, и ты полюбишь, то люби этого человека всем сердцем. Я сказал твоей матери, чтобы она написала тебе об этом. Она понимает в любви больше меня, и ей лучше самой поговорить с тобой об этом. Работа у тебя трудная, я это знаю.
Твое тело прикрыто лишь куском шелка. Ради искусства можно появиться на сцене и обнаженным, но вернуться оттуда надо не только одетым, но и более чистым. Я стар, и может быть, мои слова звучат смешно. Но, по-моему, твое обнаженное тело должно принадлежать тому, кто полюбит твою обнаженную душу. Не страшно, если твое мнение по этому вопросу десятилетней давности, то есть принадлежит уходящему времени. Не бойся, эти десять лет не состарят тебя. Но как бы то ни было, я хочу, чтобы ты была последним человеком из тех, кто станет подданным острова голых. Я знаю, что отцы и дети ведут между собой вечный поединок. Воюй со мной, с моими мыслями, моя девочка! Я не люблю покорных детей. И пока из моих глаз не потекли слезы на это письмо, я хочу верить, что сегодняшняя рождественская ночь — ночь чудес.
Мне хочется, чтобы произошло чудо, и ты действительно все поняла, что я хотел тебе сказать. Чарли уже постарел, Джеральдина. Рано или поздно вместо белого платья для сцены тебе придется надеть траур, чтобы прийти к моей могиле. Сейчас я не хочу расстраивать тебя. Только время от времени всматривайся в зеркало — там ты увидишь мои черты. В твоих жилах течет моя кровь. Даже тогда, когда кровь в моих жилах остынет, я хочу, чтобы ты не забыла своего отца Чарли. Я не был ангелом, но всегда стремился быть человеком. Постарайся и ты.
Целую тебя, Джеральдина. Твой Чарли. Декабрь 1965 г.»
Письмо Мартина Скорсезе дочери о будущем кино
«Дорогая Франческа! Пишу тебе это письмо о будущем. Я смотрю на него сквозь призму своего мира, сквозь призму кинематографа, являвшегося центром этого мира. За последние годы я понял, что представление о кино, с которым я рос и которое заметно в фильмах, что я показывал тебе с детства, те представления, что расцветали, когда я начал снимать кино, уже неактуальны. И я не имею в виду уже снятые фильмы, речь о тех, которые еще будут сняты. Я не собирался впадать в отчаяние. Я пишу эти строки без уныния в душе. Напротив, я считаю, что у кино светлое будущее. Всегда было известно, что кино — это бизнес, что искусство в кино возможно только благодаря связям с условиями бизнеса. Никто из нас, начинавших в 1960-х и 1970-х, не питал иллюзий по этому поводу. Мы понимали, что ради сохранения того, что мы любим, придется хорошенько поработать. Мы также понимали, что иногда будет нелегко. И, пожалуй, в какой-то мере мы осознавали, что столкнемся со временем, когда любой элемент непредсказуемости, любые затруднения в кинопроцессе будут сведены к минимуму или вообще исчезнут. Самый непредсказуемый элемент из всех? Фильм. И люди, которые его снимают. Не хочется повторяться, поскольку об изменениях в кинобизнесе было многое сказано и написано до меня, но исключения из правил крайне воодушевляют. Уэс Андерсон, Ричард Линклейтер, Дэвид Финчер, Александр Пэйн, братья Коэн, Джеймс Грэй, Пол Томас Андерсон — им удается снимать кино, а Пол не только снял «Мастера» на 70-миллиметровой пленке, но и показал фильм в этой проекции в ряде городов. Любой человек, которому небезразлична судьба кинематографа, должен быть благодарен. Я также очень тронут авторами, продолжающими снимать фильмы во всем мире: во Франции, Южной Корее, Англии, Японии, Африке. Это становится все труднее, но они справляются. Но я не сочту себя пессимистом, если скажу, что искусство кино и кинобизнес сейчас на перепутье. Аудиовизуальное развлечение и то, что мы называем кино — движущиеся картинки, задуманные отдельными людьми, — похоже, движутся в разных направлениях. В будущем ты, возможно, будешь все реже встречать то, что называется кино в мультиплексах, но чаще видеть его в небольших залах, в интернете и как вариант в местах и при обстоятельствах, которые я не берусь предсказать. Так почему же будущее столь светлое? Потому что впервые за историю этой формы искусства фильмы можно снимать за очень небольшие деньги. Во времена моей юности это было неслыханное дело, и крайне малобюджетные фильмы всегда были исключением, нежели правилом. Теперь все наоборот. Доступные по цене камеры позволяют красиво снимать. Можно записывать звук. Можно монтировать дома и там же заниматься цветокоррекцией. Все это теперь возможно. Но при всем внимании к технологиям, совершившим революцию в производстве кино, стоит помнить одну важную вещь: кино снимают не инструменты, кино снимаешь ты. Можно свободно взять камеру, снять что-то и смонтировать в Final Cut Pro. Снять фильм такой, какой ты хочешь, — это совсем другое дело. Срезать не получится (здесь Скорсезе употребляет слово shortcuts, имеющее значение «кратчайший путь» и одновременно обозначающее клавишу быстрого доступа на компьютере — Прим. ред.). Если бы Джон Кассаветис, мой друг и наставник, был сейчас жив, он бы с радостью использовал имеющееся оборудование. Но при этом он сказал бы то же самое, что и всегда: нужно полностью отдавать себя работе, защищать искру, благодаря которой ты решил снимать этот фильм. Защищать ценой жизни. В прошлом из-за дороговизны производства кино нам приходилось защищаться от истощения и компромиссов. В будущем тебе придется сражаться против других факторов. Например, с желанием плыть по течению и дать фильму ускользнуть от тебя. И дело не только в сущности кино. Кратчайшего пути не бывает в принципе. Я не хочу сказать, будто все должно даваться тяжело. Я хочу сказать, что голос, что воодушевляет тебя, — это твой голос. Или, как говорят квакеры, внутренний свет.
Это ты. И такова правда».
Цитаты из книги Ф. Честерфилда «Письма к сыну».
«Честолюбие глупца ограничивается стремлением иметь хороший выезд, хороший дом и хорошее платье — вещи, завести которые с таким же успехом можем всякий, у кого много денег, ибо все это продается. Честолюбие же человека умного и порядочного заключается в том, чтобы выделиться среди других своим добрым именем и быть ценным за свои знания, правдивость и благородство — качества, которые нигде не могут быть куплены, а могут быть приобретен только тем, у кого ясная голова и доброе сердце».
«Выдающиеся достоинства, такие как честь, благородство, образованность и таланты, возвышают человека над большинством; люди, не обладающие этими достоинствами, не могут правильно оценить их в других. Но зато все люди ценят достоинства второстепенные, как то: учтивость, приветливость, обязательность, деликатное обхождение и умение себя вести, потому что они ощущают их благотворное действие, — встречаться с такими людьми в обществе бывает легко и приятно… Прошу тебя [обращение к сыну] никогда не стыдись поступать так должно: у тебя были бы все основания стыдиться, если бы ты оказался невежей, но чего ради тебе стыдиться своей вежливости? И почему бы тебе не говорить людям учтивые и приятные слова столь же легко и естественно, как ты бы спросил их, который час?».
» Существую такие неловкости речи, употребление слов и выражений, которые самым тщательным образом следовало бы избегать, коверканье языка, дурное произношение, всем надоевшие поговорки и избитые пословицы, свидетельства того, что человек привык бывать в низком и дурном обществе. В самом деле, если вместо того, чтобы сказать, что у всех людей бывают разные вкусы и у каждого человека свой, ты разрешишься пословицей и скажешь: «У всякого скота своя пестрота», люди вообразят, что ты всю жизнь провел в обществе одних только горничных и лакеев».
«…забота о красоте одежды — большая глупость; и вместе с тем, не меньшая глупость не уметь хорошо одеваться — так, как это приличествует твоему званию и образу жизни. И это не только не унижает человеческого достоинства, а, напротив, скорее утерждает его: быть одетым не хуже тех, кто тебя окружает; в данном случае различие между человекомздравомыслящим и хлыщом заключается в том, что хлыщ кичится своим платьем, а человек здравомыслящий потихоньку посмеивается над своей одеждой и вместе с тем знает, что не должен ею пренебрегать».
«Почти в каждом человеке с самого рождения заложены в какой-то степени все страсти, и вместе с тем у каждого человека преобладает какя-то одна, которой подчиняются все остальные. Ищи в каждом человеке эту главенствующую над всеми страсть, загляни в самые сокровенные уголки его сердца и понаблюдай за тем, как по разному ведет себя одна и та же страсть в разных людях. А когда ты разгадал в каком-нибудь человеке эту главную страсть, помни, что никогда не следует доверять ему в том, что так или иначе эту страсть задевает. Умей использовать ее для того, чтобы на него повлиять, только прошу тебя, будь настроже и помни о ней всегда, какими бы заверениями этот человек тебя не обольщал».
«Человек, который не способен овладеть своим вниманием и направить его на нужный предмет, изгнав на это время все остальные мысли, или который просто не дает себе труда об этом позаботиться, негоден ни для дела, ни для удовольствия. Если где-нибудь на балу, за ужином, в веселой компании человек принялся бы решать в уме геометрическую задачу, он оказался бы очень неинтересным собеседником и представлял бы собою в обществе жалкое зрелище. А если в часы, посвященные геометрии, мысли его клонились бы к менуэту, то, думается, математик бы из него вышел неважный».
«каждому человеку дан разум, который им руководит и должен руководить; и хотеть, чтобы каждый рассуждал так, как я, все равно что хотеть, чтобы каждый был моего роста и моего сложения».
«Ты вступаешь в свет — опасайся же людей, предлагающих тебе свою дружбу. Будь с ними очень учтив, но вместе с теми очень недоверчив; отвечай им любезностями, но только не откровенностью. Не позволяй самолюбию твоему и тщеславию обольщать себя мыслью, что люди могут стать твоими друзьями с первог взгляда или после непродолжительного знакомства. Подлинная дружба созревает медленно и расцветает только там, где люди действительно доказали ее друг другу».
«За выбором друзей следует выбор общества. Приложи все усилия к тому, чтобы общаться с теми, кто выше тебя. Это подымет тебя, тогда как общение с людьми более низкого уровня вынудит тебя опуститься, ибо, как я уже сказал, каково общество, в котором ты находишься, таков и ты сам. Когда я говорю о людях выше тебя… не подумай, что я разумею их происхождение — это менее всего важно. Я имею в виду их истинные достоинства и то мнение о них, которое сложилось в свете».
«Человек способный, достойный и хорошо воспитанный всюду проложит себе дорогу. Основательные знания введут его в лучшее общество, а манеры сделают его желанным гостем».
«…на свете нельзя жить без любезной снисходительности к человеческим слабостям и чужому тщеславию, в сущности невинному, хоть, может быть, порой и смешному. Если мужчине хочется, чтобы его считали умнее, чем он есть на самом деле, а женщине — чтобы ее считали красивее, заблуждение это благотворно для них обоих и безобидно для окружающих. И я предпочел бы сделать этих людей своими друзьями, потакая им, нежели своими врагами, стараясь (и притом напрасно) вывести их из этого заблуждения».
«Я знал одного человека, который был так бережен к своему времени, что не хотел терять даже тех коротких минут, которые ему приходилось проводить за отправлением своих естественных потребностей: в эти минуты он одного за другим успел перечитать всех латинских поэтов. Он покупал какое-нибудь дешевое издание Горация, вырывал из него страницы две и уносил их с собой в нужник, где сначала читал их, а потом приносил в жертву Клоацине: этим он сберег немало времени, и я рекомендую тебе последовать его примеру».
«Человек воспитанный умеет говорить с нижестоящими людьми без заносчивости, а с вышестоящими — уважительно и непринужденно. Беседуя с королями, он останется совершенно спокойным; он умеет пошутить с дамами, принадлежащими к самой высокой знати, — непринужденно, весело, но вместе с тем и почтительно. С теми же, кто равен ему по положению, независимо от того, знаком он с ними или нет, он говорит о вещах, всех интересующих и всем доступных, не позволяя себе, однако, быть чересчур легкомысленным, нисколько не волнуясь и не делая никаких неловких движений. И надо сказать, что такая вот непринужденность всегда производит самое выгодное впечатление».